О книге часто писали, что она антиимперская и сепаратистская. Цветущая языческая сложность пермской земли и чердынского края там действительно описана живо, ярко и эффектно. Но всю эту магическую красоту символически заслоняет архетипический финал.

Напомню, эта пермская Чердынь на краю земли отбивается от диких вогулов на боевых лосях, осада, штурм, стоят из последних сил, защищают Русь:

«– Так пусть Русь-большая нам и поможет! – выкрикнул из толпы тот же голос. – Должна ведь она?
– Должна, – согласился князь. – Но что ж нам делать, коли ее все нет? Судьба нас искушает, пермские бесы. А вы не поддавайтесь, стойте крепко. И молитесь, чтобы Русь пришла. Молитесь, насколько сердца хватит».

И когда держаться нету больше сил, Русь пришла:

«И он понимал, что какая-то причина этой радости победы должна все же быть, и, наверное, уже есть, но пришлось даже трижды оглянуться, чтобы осознать увиденное: за дальним частоколом и дальними башнями во всю ширь Колвы разметнулись струги, ладьи, барки, лодки, плоты с распущенными парусами и растопыренными веслами.
– Русь! Русь пришла!.. – закричал Михаил.
Струги и плоты выползали на отмели. С них сыпались воины с алыми, вырезанными каплей щитами, в брызгах бежали по мелководью. Два оврага под боками острога – Чердынка и Прямица – вдруг загудели, затрясли космами уремы и, ожив, как пересохшие источники, выбросили наверх, в поле, две струи русского войска».

Для Донбасса, восемь лет отбивавшегося и ждавшего, это идеальный прообраз ситуации, просто миф из платоновского мира вечных идей.

Его можно считать антиимперским из тех соображений, что идеальная империя должна действовать гораздо быстрее. Идеальная – должна. Но что ж нам делать, коли ее все нет? Стоять, как князь Михаил в сердце Пармы.